Село Свечи и деревню Новые Свечи из-за недостаточного лингвистического разделения часто путали: в конце XIX – начале XX века в Метрических книгах их вообще не разделяли, и в годы Великой Отечественной войны, как видно из
учётных документов того времени, разного рода оформители тоже недопонимали тонкостей интерпретации понятий «Свечи», «Н. Свечи» и буковок «с.» и «д.» перед ними.
Сами селяне в целях уточнения и конкретизации часто называли Свечи старыми Свечами, подчёркивая, что речь идёт не о Новых Свечах.
После войны свечинская топонимика была систематизирована и Свечи официально стали называться Старыми Свечами.
Церковь
поначалу стояла в том виде, к которому её привёл помещик
П. П. Таптыков
в ходе реконструкции 1845-го года.
Но службы не проводились, в помещении было устроено зернохранилище. От такого обращения и без того не новая церковь планомерно разрушалась и исчезла к 1960-м годам.
Недалеко построили загон для скота со здоровенным сараем. В последующие годы сарай сломали и осталась только деревянная изгородь.
Нужно сказать, что свечинцы как среднестатистические представители российского общества со всеми его достоинствами и недостатками не были уникальными людьми и подвергались воздействию господствующих тенденций, часть из которых
определялась политическим режимом, а часть просто жизнью.
Подробности неизвестны, но стоило местной власти закрыть церковь, иконы были растащены по домам. Елизавета Васильевна, жена
Павла Петровича Филиппова, рассказывала, как, зайдя как-то к соседям, увидела у них новый стол. Странным показалось, что доска неровная, края подняты. Присмотревшись, поняла, что стол смастерили из большой иконы, развернув её ликом вниз. Хозяйка,
увидев осуждающий взгляд, спохватилась и быстро накрыла стол скатертью…
В связи с закрытием свечинской церкви селяне ходили в маковскую. Там же венчались и крестили детей, освящали куличи, яблоки на Яблочный Спас, мёд.
Находясь вдали от власти, свечинцы безбоязненно продолжали отмечать религиозные праздники.
С древних времён, например, праздновали Зосимсавватие – местный религиозный праздник, связанный, видимо, с Зосимо-Савватиевской церковью, располагавшейся в Свечах до начала XVIII века. Ежегодно в мае или июне празднично одетые
селяне совершали путь к месту, расположенному примерно в 500 метрах севернее оконечности Песочного леса, в лощине. Сначала шли в сторону Маковского леса, раскинувшегося вдоль дороги на Стрельцы, потом, перейдя первую лощину,
поворачивали направо и метров через 150 останавливались. В лощине много родников. Ходила легенда, что в одном из них какой-то священник или просто прохожий, нагнувшись попить воды, увидел крест.
Для свечинцев это место было святым. Здесь молились, просили у Господа прощения и помощи в праведных делах.
В Маковский лес из Свечей ходили редко. Держа путь на Стрельцы, всё время шли вдоль него или даже срезали угол по лесной дороге. Но по делам туда редко наведывались. Всё-таки далековато.
Хороших грибов там почему-то не находили, зато рассказывали страшные истории про волков, нападающих на людей. Маковский лес большой, дремучий и весьма древний. Судя по старым картам, ему много столетий. До середины XX века там
действительно водились волки. В сумерках от Свечей был слышен их вой. На запах скотины волки зимой приходили и к Свечам.
Летом на опушке, ближе к Стрельцам, часто останавливался табор цыган. Их побаивались, как и весь лес…
Сейчас в Маковском лесу довольно много лис.
Ещё в ту пору повсюду бегали зайцы. Достаточно было отойти от домов в сторону
Песочного леса, как из-под ног обязательно выбегал заяц. Некоторые пастухи наловчились стрелять зайцев кнутами: заворачивали в бумажку кусочек чугунка и привязывали этот кулёк на конец кнута. При щелчке чугунок пробивал бумагу и со свистом
улетал вперёд.
Вот так в 1960-е примерно годы выглядели Свечи и их население.
Землевладение № 1. Большая пустая усадьба, в которой до раскулачивания проживали Михаил Николаевич Филиппов с женой Капитолиной Ивановной и детьми Марией, Валентиной, Клавдией, Ниной и Василием.
У них было много построек, о чём свидетельствовали оставшиеся на участке ямы.
В послевоенные годы там построили зернохранилище, позже сломали.
Позже на этом месте был построен литой бетонный дом, в который переехал
Алексей Воробьёв.
Литой дом Алексея Воробьёва. 1980 г.
Дом № 5. В нём сначала жил сын Уварыча, который потом уехал в Некрасово. Затем в доме поселилась Домна Петровна (Домаша) с дочерью Зоей, переехав из дома № 6.
Дом Домны Петровны, 1968 г. Перед ним – Полина Васильевна Иванова с сыном Евгением, внучками Таней и Галей, внуками Юрием и Виктором
Дом № 6. По сведениям старожилов, в этом доме жили Акимовы: Домна Петровна (Домаша), дочери Раиса, Зоя, сын Василий.
К 1960-м годам дом сгнил и развалился, после чего семья переселилась в дом № 5.
Землевладение на месте дома № 6 в дальнейшем не заселялось и осталось пустующим.
Дом № 16. Саша и Надежда Головины, их бабушка Саша.
Дом был бревенчатый, потом для прочности его залили снаружи шлаком: подставляли к стене доски, заливали, когда раствор застывал, доски поднимали выше и т. д. Кровля была железная.
В этот дом она переехала к мужу,
Петру Петровичу Филиппову. До Великой Отечественной войны у них здесь родились дети: Раиса, Галина, Вячеслав.
До этого, когда Пётр Петрович был подростком, с ним в этом доме проживали его братья –
Павел
и
Анатолий
– и родители – Пётр Фёдорович и Ольга Ивановна Филипповы.
Каждый день в Свечах начинался с кукареканья петухов. Сначала начинал кричать один. Потом другой, третий. Петухи почему-то никогда не пели одновременно, каждый петух давал выкричаться соседу. Поскольку петухи ориентировались
на рассвет, автоматически по сезону смещалось и время их криков.
Кругом стояла полнейшая тишина. Поэтому было хорошо слышно, как начинали хлопать двери в домах и сараях, кто-то кому-то что-то кричал с улицы. Село просыпалось.
Примерно через полчаса с края села слышалось: «Хоп, хоп! Ну куды ты пошла? Сволочь! Мать твою ё!.. Зараза!»… Все знали, что это нанятый селянами пастух собирает большое сельское стадо.
Первой выгоняла свою корову и овец
Татьяна Степановна Филиппова. Корова у неё была непослушной и вместо дороги всегда норовила свернуть в сторону. Затем добавлялась корова Головиных и несколько овец, потом – коза и овцы Елизаветы Васильевны Филипповой, затем корову выгоняла Мавра
Даниловна, за ней –
Акулина Павловна,
Владимир Васильевич, Уварыч, и стадо двигалось дальше вдоль села, пополняясь овцами и коровами.
Дальше, перед тем, как сесть завтракать, все кормили сначала мелкую домашнюю живность – кур, поросят, гусей. Перед домом выставляли длинные деревянные ящики-кормушки и сыпали туда прошпаренное зерно, чёрный хлеб, кашу, мятую
варёную картошку. Иногда добавляли комбикорм. Куры, как правило, целый день потом крутились возле домов и гадили там же. Поэтому приходилось несколько раз в день брать метлу и всё это вместе с пылью выметать на дорогу.
Выгнав из села, пастух гнал стадо налево, в сторону
Песочного леса, а потом в лощину между ним и
Баклушами
и дальше, где оно и паслось.
Пастуху, несмотря на не очень популярную работу, неплохо платили, в зависимости от количества скота. При тогдашнем уровне городской зарплаты в 80-100 рублей в месяц пастух на селе за сезон получал рублей 600, а на большаке мог
получить и полторы тысячи, но там и скотины было в два раза больше. К тому же каждая сельская семья должна была его поочерёдно кормить завтраком и ужином и предоставлять ночлег.
Лошадей или собак у пастухов в Свечах не было. Инструментарий, который они приносили, представлял из себя длинный утончающийся к концу кнут из брезентовой многослойной лямки. Всех пастухов объединяло одно: волосы длинные и
грязные, не брились и от них воняло, как от настоящего городского бомжа. Поэтому чистоплотные хозяева ночлег им старались давать только на сеновале, ссылаясь на отсутствие места в избе.
К полудню пастух пригонял стадо из лощин к пруду на водопой. Затем туда приходили женщины с вёдрами и доили коров. Некоторые приносили тазики, чтобы прополоскать в пруду постиранное дома бельё.
После обеда наступал «тихий час». Можно было залезть в сарае на сеновал и там поспать. Во всей деревне наступала тишина.
Исторически крестьянские огороды в Свечах представляли собой вытянутые полоски земли. Сажались обычно на ней рожь и немного картошки. Около домов выращивали огурцы, помидоры, свёклу, капусту. Держали, конечно, и сады: яблони,
груши, вишни, крыжовник и т. п. Такой уклад сохранялся с помещичьих времён до середины XX века. Ездили с мешками зерна на ветряную мельницу, привозили уже муку.
Делали закваску, тесто и сами пекли хлеб. В более поздние времена вместо злаковых стали выращивать картошку и собственного хлеба уже не пекли.
Картошку сажали коллективно: лошадь, плуг и мужики переходили от огорода к огороду.
Рубили и квасили капусту, как правило, все в Свечах одновременно. Мыли деревянные бочки. Сначала просто водой, скоблили. Затем на костре нагревали камни из гранита или известняка, бочки заливали водой из колодца и бросали
раскалённые камни. Через какое-то время вода там уже бурлила кипятком. Так делали дезинфицирование.
Потом брали деревянное корыто-рубильню и специально отточенную лопату под профиль дна. Корыто представляло собой выдолбленное в бревне продольное углубление. Само корыто массивное, чтобы не крутилось. Бросали туда кочаны и
рубили их этой лопатой. Рубленую капусту складывали в бочки и квасили.
Свадьбы праздновали всем селом. Напивались, дурачились, но не дрались. И вообще старались не конфликтовать.
Однажды у одной хозяйки издохла курица. Хозяйка не стала утруждать себя и закапывать, а вышла и бросила её через дорогу к забору соседки. А куры тогда были меченые. Каждая хозяйка красила перья на крыльях краской – одна
хозяйка красной, другая голубой. Ведь куры – не дуры: если соседи кормят чем-то более вкусным (хлебом, кашей или зерном), то к ним бегут куры с других домов и уходить не хотят. Если хозяева не досчитывались кур, то шли
разбираться к соседям и по цвету определяли своих.
Та курица была крашеной, её идентифицировали, и она за лапу полетела назад, в кусты к дому хозяйки. И летала она так несколько раз.
Тем не менее, в подобных случаях не ругались, а делали всё втихую.
Зимой в основном сидели дома.
Женщины, которые постарше, из шерсти овец на прялках крутили нить, скручивая в клубки, а потом вязали носки, варежки и свитеры.
Взбивали масло из сливок. Сначала загустевший слой молока со всех крынок собирали в одну. Потом приносили маслобойку – деревянный липовый ящик, сверху крышка. В крышке была дырка, в неё вставляли металлический изогнутый
пруток, сверху на него надевалась ручка, а снизу – деревянное кольцо с лопастями. В ящик заливали сливки, закрывали крышкой, и нужно было крутить эту ручку. Минут через пятнадцать на лопастях образовывалось белое, почти без
запаха масло. Снимали его и крутили дальше, пока в маслобойке не оставалась одна вода (сыворотка).
Санок в Свечах тогда не было. Поэтому некоторым ребятам родители делали салазки из дерева, а некоторым – «ледянки», эдакие круги наподобие иллюминаторов из смеси соломы и навозной жижи, которую потом замораживали. На таких
ледянках местная детвора ездила с горок. У кого не было коровы, ледянку было сделать нельзя.
О жизни в области, стране и мире селяне, насколько это было возможно, узнавали из газет: в Свечах выписывали «Правду» и «Известия», а также некоторые журналы. Печатная продукция – единственное, за чем не нужно было никуда
идти, почтальон привозил её на велосипеде прямо в село.
В селе не было и элементарных часов. Настенные ходики с гирей, которую надо подтягивать вверх раз в сутки, продавались в Михайлове, но время всё равно устанавливать было не по чему: радио ни у кого не было, на работу народ
собирался по звуку железного буфера, висящего на ветле.
Первое радио появилось, когда в Свечи кто-то принёс детекторный приёмник – простейшую типовую конструкцию с наушниками и без батареек. После долгой настойки и установки антенны можно было что-то услышать на длинных и средних
волнах. Позже появился портативный ламповый приёмник и это стало проблемой: теперь, кроме продуктов, нужно было возить в Свечи батареи, по размеру и весу напоминавшие автомобильные аккумуляторы.
В 1950-е и начале 1960-х годов свечинцы коллективно убирали рожь прогрессивной по тем временам конной жаткой. Рожь обычно сеяли на поле к северу от села. Колосья выбивали цепами (две длинных жердины, соединённые кожаным
ремнём), а в дальнейшем молотилкой.
К 1960-м годам, во времена Н. С. Хрущёва, в стране началась политика химизации сельского хозяйства и повсеместного выращивания кукурузы, которая, как считалось, позволит втрое увеличить темпы прироста крупного рогатого скота.
Вскоре на полях вокруг Свечей зазеленела кукуруза. В городе научились делать из неё хлеб, мука зерновых постепенно стала дефицитом.
Затем в Свечах появилась невиданная техника: скрепер и бульдозер, которыми на северо-западе села начали рыть огромную силосную яму. Под осень её засыпали кукурузой, а когда заполнялась – сверху землёй. Естественным образом, с
дождями, туда попадала вода. До зимы всё это добро бродило, а зимой им кормили совхозных коров. Сложно сказать, нравилось ли это коровам, но к весне яму выбирали до дна, за исключением остатка зловонной жижи.
Тем самым пытались силосным кормом вытеснить применявшийся ранее комбикорм.
Внесла свою лепту и химизация совместно с бесхозяйственностью: неиспользованные порванные мешки с химикатами валялись по всем полям, содержимое вымывалось водой. На дорогах и по канавам стали попадаться дохлые зайцы, которые
становились добычей лис. Через пару лет леса опустели и только барсуки, питавшиеся лесными корнеплодами, продолжали расчищать свои норы.
В конце 1960-х в рамках борьбы с «нетрудовыми доходами» и с целью исключения возрождения «класса кулаков» в СССР были введены ограничения на содержание скота в личных хозяйствах. В одном хозяйстве разрешалось содержать что-то
вроде одной коровы и одной тёлочки либо двух коз, пяти баранов, десятка кур и т. д. Селяне, ранее беззаботно дружившие, игравшие по вечерам в лото, стали подозрительными. Каждое появление соседа воспринимали с опаской и
злобой. Думали, вынюхивает: пришёл считать моих кур и гусей.
Филипповы по состоянию здоровья содержать корову не могли. Держали козу и двух козлят, но кур было двенадцать. Это было серьёзным нарушением, за которое могли наказать. Поэтому две курицы всё время сидели под кошёлками в
сарае, а десять бегали по двору.
В своих начинаниях государство пошло дальше: через органы местной власти объявили, что все окрестные поля и леса являются государственной собственностью, и запретили свободный покос трав. Тем, кто официально регистрировал
скот, для покоса выделялись небольшие клочки в лощине к западу от Свечей. Этой травы не хватало, и народ, чтобы скотина зимой не голодала, ночью с опаской окашивал местные ямы и канавы.
Говорят, что честными на селе могут жить только дураки, и то недолго. Когда по сельским дорогам стали ездить машины и мотоциклы, а зерновые убирать комбайнами, стало рядовым явлением при перевозке зерна с ближайших полей
заезжать на грузовиках в Свечи и высыпать весь кузов по дешёвке любому желающему в качестве корма для кур и другой живности. Тогда для пресечения разбазаривания государственного добра начали привлекать к ответственности и
покупателей. Однако избы не обыскивали, а народ друг друга всё же не выдавал, поскольку и самим было нужно зерно, а денег не было.
Одни косили траву по ночам, другие таскали с работы комбикорм, а третьих злило, что другие нарушают закон, а они сами не могут или боятся и скотина голодает.
Ещё ходили в лощины и таскали охапки крапивы и ивовых веток (ветёлок), резать которые не запрещалось. В отличие от коров, козам такая еда нравилась.
К 1970-му году отток населения из Свечей принял катастрофические масштабы. Селяне продолжали массово переезжать в Маково, Стрелецкие Выселки, на Спартак (пос. Октябрьский) и в Михайлов.
Вскоре те, кто оставался в Свечах, постарели, силы и терпение истощились и селяне принялись резать живность. Сельское стадо поредело. С продуктами стало туго. Работы на прилегающих к селу полях не стало, ходить на работу, за
продуктами и в школу за многие километры было затруднительно. Свечи к тому же всё ещё не были электрифицированы.
Во второй половине XX века такая жизнь уже никого не прельщала.
Елизавета Васильевна, жена
Павла Петровича Филиппова, часто жаловалась: «Как же мне здесь тяжело! Всю жизнь прожила без света, с керосиновой лампой, готовлю в печке, стираю в корыте. Нужно ещё кормить и ходить за скотиной, копать и сажать огород, за хлебом 4 километра, пенсия в
Михайлове, нормально помыться негде, нет никаких санитарных удобств. Про зиму я вообще молчу. Пока молодая была – терпела. Теперь уж нет никаких сил…»
Местные руководители не жаловали селян своими визитами, однако регулярно приезжали на машинах и бреднями ловили в пруду карасей, которых увозили вёдрами. Периодически выпускались запретительные разнарядки. В
Барском саду
запретили рвать яблоки, иногда в лесах запрещалось собирать орехи.
Примерно в 1970 году на месте Барского сада построили пионерский лагерь. Он назывался «Дружба». Именно тогда была отсыпана щебнем древняя дорога, тянущаяся от шоссе в лагерь вдоль Маковского леса и через Свечи. Сначала её даже
сделали асфальтовой, но асфальт быстро пришёл в негодность и дорога стала грунтовой, остающейся таковой и в наши дни. В лагерь из Зикеева протянули электричество, что стало поводом электрифицировать и Свечи. Именно поводом,
поскольку это тоже произошло не сразу.
В начале 1970-х кто-то из отчаявшихся селян пожаловался в Москву, написав председателю Совмина СССР А. Н. Косыгину. Суть жалобы заключалась в том, что жители теперь уже маленького села в пятистах метрах от нового
электрифицированного пионерского лагеря доживают век с керосиновой лампой и просьбы о проведении в Свечи электричества местное начальство игнорирует.
Вскоре в Свечи приехал представительский автомобиль, сопровождаемый милицейским газиком, а затем за один день были установлены столбы, проведены провода из лагеря и в Свечах появился свет.
Однако эти прогрессивные начинания уже не могли повлиять на судьбу села, в котором оставались одни старики.
На карте проекта «организации угодий и устройства территории севооборотов совхоза имени XXII Партсъезда» от 1979 года населённые пункты поделены условными обозначениями на три категории: перспективные, ограниченного развития и
неперспективные. Свечи, видимо, отнесли к какой-то четвёртой, категории исчезающих населённых пунктов: никакого обозначения возле села нет, а название «Старые Свечи» зачёркнуто.
Центр Свечей в 1980 году. Вид с примыкающей улицы на главную…
…и в обратную сторону
Последним в Свечах жилым домом, в котором летом 1981 года жила одна-единственная на всё некогда многолюдное село семья, стал
дом Павла Михайловича Иванова (Низовского).
Осенью они заколотили окна досками и уехали. Знали, что уезжают насовсем, поэтому прихватили с собой часть кровельного железа и дубовые балки. Воспоминания правнука Павла Михайловича, Алексея, которому было тогда 3 года: «Я
забежал в дом и, сосредоточенный на чём-то своём, привычно ходил между скамейками и столом, на котором, как помнится, стояла нехитрая деревенская утварь. Вдруг стало темно. Не сразу я понял, что это снаружи к окну приложили
последнюю доску. Тотчас мне стало страшно и пулей я выскочил наружу».
Житель Зикеева Василий Сергеевич Королёв, хорошо знавший Павла Михайловича, вспоминал, что расставание с родными местами было тяжёлым, не обошлось без слёз.
